Сютаевщина

 
 



Под влиянием многоразличных причин, о которых в последнее время говорилось немало и в повременных изданиях и в специальных исследованиях, в 60-х и 70-х годах минувшего столетия, весьма заметно стало усиливаться сектантское движение одновременно в разных местах России¹. Проявляясь в форме то чистого мистицизма, то мистико-рационализма, а преимущественно в форме рационализма, движение это является особенно заметным на юге России. Но в то же время и не без некоторой связи с южнорусским сектантством оно обнаружилось по Поволжью и далее - к северу. В 60-х и 70-х годах в губерниях Нижегородской и Костромской стала быстро распространяться секта, известная под названием «немоляков» с характером рационалистическим и отрицательным; распространение ее, хотя не настолько заметное, пошло потом далее к северу - в губернии Вятскую и Пермскую и достигло Сибири. Но из поволжских губерний, расположенных по верхней Волге до ее, так сказать, загиба к югу, в рассматриваемом отношении заслуживает кажется, преимущественного внимания губерния Тверская. Здесь сектантское движение нашло для себя почему-то особенно благоприятную почву и отлилось в некоторые совершенно своеобразные формы. Нам кажется, что пока еще рано доискиваться глубоких причин этого явления: прежде этого необходимо близкое и обстоятельное знакомство с характером сектантского движения, чтобы потом говорить о причинах его.
К тому времени, когда в Петербурге явился в аристократическом кругу модный проповедник, лорд-апостол, как его не без иронии называют, Гренвиль Редсток, в Тверской губернии была уже благоприятная почва для восприемлемости семян учения этого непризванного «апостола». Здесь, кроме распространения секты «немоляков», последователи которой должны быть весьма восприимчивы к учению Редстока, в то же время усердно уже занимались распространением брошюр с протестантскими тенденциями книгоноши английского библейского общества ². Поэтому нечего удивляться, что когда ревностный последователь Редстока г. Пашков с усердием, достойным лучшего дела, сам непосредственно и через своих агентов, стал распространять свое лжеучение, то среди населения некоторых местностей Тверской губернии нашел немало последователей. Этому значительно способствовало и то обстоятельство, что многие жители некоторых уездов Тверской губернии отправляются на заработки в Петербург, где они непосредственно могли знакомиться с проповедью Пашкова. Соседство Тверской и Петербургской губерний точно так же сыграло в данном случае свою роль. Одним словом, нам представляется довольно понятным, что вскоре же после обнаружения пашковского учения в Петербурге, оно явилось и в Тверской губернии. В десятилетний период времени - от начала восьмидесятых годов³ пашковщина обнаружилась с полною определенностью, насколько нам известно, в следующих уездах Тверской губернии: Новоторжском, Бежецком, частью Корчевском, Вышневолоцком и Старицком; несомненно, последователи ее имеются и в других уездах, но мы пока не имеем определенных об этом известий и сведений, а потому и не говорим о том. Известно, что сектантское движение, подготовившее, так сказать, благоприятную почву для пашковщины, а потом развившееся и более определившееся под несомненным влиянием ее, обнаружилось в Новоторжском уезде почти в одно время с проповедничеством в Петербурге г. Редстока, а за ним и Пашкова. Уже в 1876 году (через два года по прибытии Редстока в Петербург) священник села Яконово доносил полиции, что в деревне Шевелино (Поведской вол., быв. Шевковской) появился сектант Василий Кириллов Сютаев, который отказывается крестить своего внука. На допросе Сютаев показал, что не крестит внука потому, что в писании сказано: «покайтесь и пусть крестится каждый из вас»; а ребенок каяться еще не может. Когда же, по поручению Тверской консистории, священник делал Сютаеву «первоначальное увещание», то он сказал, что потому-де прекратил посещение церкви, что «не понимал ничего из чтения и пения в церкви, не знал даже евангелия, которое прихожанам не объясняется, и, словом, во тьме оставался». В 1877 году тот же священник делает новый донос полиции, в котором пишет, что Сютаев распространяет свою ересь, и что секта эта – «не евангелисты, а социалисты», которые не признают властей⁴. Ко времени этих доносов Яконовского священника пашковское учение могло уже свободно достичь Новоторжских пределов, - и действительно, мы имеем целый ряд указаний на то, что так называемые сютаевцы находились под сильным его влиянием. Так, судебный следователь г. Губченко в разговоре с А. С. Пругавиным высказал, что жители дер. Шевелино, будучи по ремеслу каменщиками, бывают в Петербурге, знают о Пашкове; к этому он присовокупил, что пашковцы не раз присылали в Тверь разные книжки для передачи сютаевцам⁵. Затем, священник с. Яконово сообщал Пругавину, что он дознался о происхождении сютаевской ереси и узнал, что она идет «из Питера, от барона» (вероятно, разумеется барон Корф, или же сам Редсток). Но что особенно важно, так это то, что сыновья Сютаева были знакомы с Пашковым и его воззрениями и неоднократно бывали на его беседах в Петербурге⁶ и что наконец, пашковцы не раз присылали брошюры на имя Сютаева. Все это нас убеждает в том, что развитие сютаевщины происходило под сильным влиянием пашковщины⁷. Этому выводу противоречит, по-видимому, то обстоятельство, что учение Сютаева значительно разнится от учения пашковского. В то время, как пашковцы учат об оправдании одною верою, предполагая, что вся религия - в теоретическом признании искупительных заслуг Христовых и в твердом убеждении, что «мы спасены»⁸, сютаевцы уклонились в неправильное понимание любви, как основы христианской религии: «отсюда та или другая вера, то или другое учение, те или другие книги тогда только и постольку именно хороши, поскольку они служат водворению любви, правды и мира. «Вера, говорит Сютаев, одна: вера - любовь, потому что Бог любовь, стало быть, где нет любви, там нет и Бога»⁹. У пашковцев начало отвлеченное, теоретическое, у сютаевцев - практическое. Но, несмотря на это видимое различие, сютаевское учение образовалось не без значительного влияния пашковского. У пашковцев в учении есть один такой пункт, который мог лечь в основу развития учения сютаевского. Пункт этот заключается в том, что после уверования во Христа, после проникновения мыслию во Христа, т. е. иначе после теоретического признания истины искупления, они – пашковцы - делаются уже людьми совершенно иными, не совершающими грехов, способными только на правду и дела добрые, хотя эти дела не имеют для спасения никакого значения: Бог вовсе не требует от человека этих дел, да и совершение их не принадлежит собственно самому человеку¹⁰.
Нам представляется, что это учение о чистоте, мире и правда больше понравилось Сютаеву, чем отвлеченное и трудно усвояемое простым умом учение об оправдании одною верою. Вместо того, чтобы признать это учение придаточным пунктом, несущественным, как это сделано у пашковцев, Сютаев выдвинул его на первый план, положил в основу своего религиозного учения. Так объясняется различие в учении Пашкова и Сютаева: любимым предметом рассуждений первого является - вера спасающая, а второго -любовь, братство, единение. Что же касается, далее, отношений сютаевцев к православной церкви, то они почти совершенно одинаковы с пашковскими, - отношения чисто отрицательные. В этом отношении влияние пашковского учения на образование сютаевского является несомненным. Сютаевцы, как и пашковцы, не признают церкви, как хранительницы благодатных даров и орудия нашего спасения, отрицают св. таинства, посты и обряды прав. церкви.
Все свое учение они основывают только на Новом завете и главным образом - на евангелии, при чем толкуют все по своему, - в духовном смысле. Но признавая известное влияние пашковцев на образование учения сютаевцев, мы, повторяем, ничуть не смешиваем этих двух явлений. Сютаевщина не имела особенного успеха при своем начале и, кажется, не имеет никакой будущности: не приложимое к жизни учение Сютаева об общности и безраздельности имений и совершенном братстве, так что не нужно ни судов, ни войны, ни властей, - учение хотя и соблазнительное - не могло долго обольщать его последователей при виде живой действительности, разрушавшей в корне все это учение¹¹. Но пашковщина живет и развивается.

___________________________

¹ См. о сем в иcследовании о. Рождественского «Южно-русский штундизм». С-Пб. 1689. Здесь указаны, м. пр, и те статьи и заметки, в которых можно находить сведения о сектантском движении 50-х, 60-х и 70-х годов минувшего столетия.
² См. о сем статью в «Прав. Об.» 1883, 1, стр. 552 и др. «К вопросу о русском сектантстве» М А. Куплетского.
³ Статья «Пашковцы в Тверской епархии», из которой заимствован этот очерк о сютаевцах, была напечатана в 1893 году в Тверских Епарх. Вед.
⁴ Рус. Мысль 1881 г., октябрь, стр. 120-121
⁵ Рус. Мысль 1881 г., октябрь, стр. 222.
⁶ По сознанию самого Сютаева, сын его - первый пришел к мысли, что торговля - грех, и, несмотря на убеждения отца, оставляет торговлю и идет в каменотесы.
⁷ Поэтому один исследователь сектантства прямо называет Сютаева пашковцем и находит вовсе неуместным говорить о какой-то секте сютаевской; - это, по его словам, мнимая секта. (М. А. Куплетский «К вопросу о русском сектантстве», Прав. Об. 1883 г., 1, стр. 573 и др.). Но мы не совсем согласны с этим, потому что, усматривая у сютаевцев общие черты с пашковцами, в то же время находим и различия между ними, о чем дальше.
⁸ Основное положение пашковского учения может быть выражено так: «верь, что грехи твои искуплены кровью Христа, что ты спасен, как бы ни вел себя, что бы ты ни делал, и ты действительно будешь спасен», а по словам г. Богдановича (бывш. церков. старосты Исаакиевского собора), основной пункт этого учения может быть выражен двумя словами «мы спасены».
⁹ Рус. Мысль, 1881 г., № 12, стр. 297.
¹⁰ Этот пункт пашковского лжеучения многим кажется несогласным с тем признанным положением, что пашковцы не придают значения в деле спасения делам, относя все к вере. «Как же, говорят, пашковцы не признают добрых дел, когда уверовавшие, по их же мнению, непременно творят добрые дела». От некоторых нам проходилось слышать, что то клевета на пашковцев, что будто у них проповедуется безразличие поступков. Но дело объясняется просто. Пункт учения о делах в той форме, в какой он содержится пашковцами, необходимо вяжется с их учением о вере, как единственном средстве спасения. Вера созидает все спасение. Если же так, то несомненно, что она пересоздает человека, из грешника делает его святым, потому что для прелюбодея, пьяницы, развратника и т. п. без такого пересоздания спасение невозможно, потому что, короче говоря, грешник не спасется, если он не очистится: этого не могут не признать и пашковцы. А поэтому признавши, что одна вера спасает, пашковцы необходимо должны признать, что она каким-то неизвестным для них, если угодно, чудесных образом делает их святыми, чистыми и т. д. Отсюда-то вытекает открытое, исполненное самообольщения заявление пашковцев пред судом, что после уверования они не грешат. Но ведь пашковцы должны быть все слепыми, или намеренно закрывать себе глаза, чтобы не видеть, что и среди их собратий («уверовавших») совершается немало неприглядных поступков. Как же они должны смотреть на них с их точки зрения? Они необходимо должны признать, что вера же очищает их временные грехи: стоит только мыслию перенестись ко Христу и кресту, чтобы опять сделаться чистым. Так, действительно, и учат пашковцы. И это есть необходимый логически вывод из учения пашковцев раз одна вера, одно признание искупительных заслуг Спасителя, приникновение мыслию ко кресту, спасает нас, то она - эта вера - должна производить в нас все, что необходимо для саасения, а так как для спасения, и пр., необходима и внутренняя чистота, то вера производить и ее. Каким образом это происходит - такого вопроса для пашковцев не может существовать. Отсюда понятно, насколько легко могут смотреть на свои проступки люди, «уверовавшие». «Каждый уверовавший, говорить 5-й пункт пашковского учения, тотчас же получает отпущение грехов», - очевидно без всякого усилия воли и нравственного самоочищения, и долгого процесса раскаяния, для чего требуется время, а не один момент.
¹¹ В Торжке г. Пругавин узнал, что последователи новой секты устроили было в Шевелино общину, но что община эта вскоре распалась, участники ее перессорились между собой, и все дело кончилось двумя исками, предъявленными местному мировому судье А. А. Бакунину. После первых печатных известий о Сютаеве и его учении он сделался предметом довольно продолжительных газетных толков. Но особенно на Сютаева обратили внимание с тех пор, как известный исследователь русского сектантства А. С. Пругавин с нарочитою целью ознакомления с сютаевцами съездил в деревню Шевелино и дал подробный и интересный отчет о своих наблюдениях над сектантами в статье под заглавием «Алчущие и жаждущие правды» (Рус. М. 1881 г. кн. 10 и 12). Но нужно заметить, что в статье этой г. Пругавин слишком идеализировал Сютаева и его последователей. По отзыву М. А Куплетского, «эта статья Пругавина есть не что иное, как тенденциозное восхваление мнимой новой секты с порицанием православной церкви и ее служителей я намеренное желание автора пропагандировать протестантские идеи в русском обществе, к счастью встретившее себе препятствия в действиях Новоторжского исправника и Тверской консистории» (Прав Обоз. 1833, 1, стр. 447-548 в статье «По вопросу о русском сектантстве»). Присуще ли г. Пругавину желание пропагандировать в русском обществе протестантские идеи, как это утверждает г. Куплетский, - мы того не знаем, но с мыслью о крайнем восхвалении им сютаевцев нельзя не согласиться. В противовес статье Пругавина «Гражданин» (1864, №№ 40-41) следующим образом характеризует Сютаева: «Сютаев - маньяк, помешавшийся на идее общности имуществ и на отвержении церкви, иерархии и таинств, на жизни «по духу», но человек честный и искренний, неспособный быть основателем секты». Нам непонятно, почему автор статьи в «Граждавине», называя Сютаева маньяком, считает его неспособным сделаться основателем секты; нам, напротив, кажется, что эта-то черта в Сютаеве и была главною причиною того, что нашлись последователи его учения, - и только потому это учение не организовало крепко новой секты, что оно вовсе неприложимо к жизни и фантастично. Стоит, между прочим, отметить, что, по отзыву «Гражданина», «статьи Пругавина, пересланные Сютаеву, принесли много вреда, и сам он и другие на него стали смотреть с тех пор с большим уважением и большой верой». После этой статьи к Сютаеву явились какие-то господа и оставили у него прокламации, уверяя, что в них проповедуется жизнь «по духу». Прокламации эти, впрочем, через несколько времени сам Сютаев принес в волость (заимствовано из Церк. Вестн., 1884, № 41). Что касается численности последователей Сютаева, то сам г. Пругавин, так стремящийся видеть в сютаевщине замечательное движение, говорит, что «она представляет собою весьма скромную цифру, сютаевцев пока можно считать только десятками» (Стран. 1881, 2, стр. 490 в заметке «Новая секта – сютаевцы»). По другим же известиям от 1883-84 гг. у Сютаева последователей не более 5 семейств («Гражданин 1884, №№ 40-41), или же 13 человек (Церк.-Общ. В-ст. 1883 г., в ст., «Фиктивные секты» Куплетского). Стоить еще упомянуть, что благодаря статье Пругавина, на Тверского сектанта обратила внимание даже заграничная печать. В январской книжке (1883 г.) «Revue de deux Monde» появилась статья под заглавием: «Русский сектант», в которой дается характеристика личности Сютаева. Статья эта представляет собою лучший пример того, как из мухи можно делать слоан. На основании того, что сказано о Сютаеве и вообще русском сектантстве у Пругавина, автор упомянутой статьи г. Вогюэ предсказывает великую будущность рационалистическим стремлениям славянской расы. «Кто знает, говорит он, не суждено ли русскому народу, позднее всех пришедшему на сцену умственной жизни, расширить могущественное здание христианства». (Ист. Вест. 1883 г., т. XI, стр. 467). Может быть и так в известном смысле (не в таком, какой разумеет г. Вогюэ), но конечно суждено сделать это не Сютаевым. Между прочим, тем же вопросам русской жизни отводит место один из лучших немецких журналов в статье «Евангелическо-религиозное движение в России», где автор фон Брюгген делает краткий очерк истории русской церкви, затем излагает основания штундизма, а в заключение, согласно личным впечатлениям , описывает Пашкова и его деятельность (Ист. Вест. 1883, т. XI, стр. 467). Наконец, тому же предмету посвящены два немецкие сочинения – Германа Далтона «Evangelische Stromungen in der Russische Kirche der Gegenwart», Heilbronn, 1881 (т. е. «Евангельские течения в русской церкви настоящего времени») и Николая фон Гербель-Эмбаха «Russische sektirer», Heilbronn, 1883 («Русские сектанты»).